Ф.И.Гиренок

ЦИВИЛИЗАЦИЯ И УСАДЬБА: ДВА ИСТОКА РУССКОГО СОЗНАНИЯ

 

Русская усадьба 18-19 веков – это пространство подлинного. Мир понятного, обжитого. В нем был досуг и несимулятивное согласие верха и низа. В усадьбе встречалось желание повелевать с желанием повиноваться. Здесь нельзя было делать вид. Ведь чтобы казаться добрым в космосе усадьбы, нужно быть добрым. В усадьбе возникает и непрерывно воспроизводится различие между тем, что делается, и тем, что может только вырасти. Между органикой и производством. Усадьба – это не производство, а хозяйство, то есть место, в котором хозяин необъяснимо являет себя и так же необъяснимо скрывает себя. Хозяйство дарует и непредсказуемо лишает дара. В нем хозяин является органическим телом целого, ходячим всеединством. Без всеединства «мир как хозяйство» может прийти в запустение. В русской усадьбе возникло русское самосознание и возник русский язык.

К началу ХХ века русская усадьба разрушилась. Хозяйство было лишено хозяина. То, что могло только расти, стало заменяться тем, что может быть только сделано. С распадом мира усадьбы русскому народу надо было научиться организовывать себя вне зависимости от дворян. Но этого-то он и не мог сделать. Дворяне лишили русский народ способности к самоорганизации и управлению. Они лишили его воли к власти.

Русская усадьба, лишившись всеединства, может существовать только как заповедник, как музей былой подлинности. Цивилизация города видит в усадьбе тромб, закупорку для своих сосудов, и поэтому низводит усадьбу к даче, к участку, к тому, что не может удержать в себе ни русское самосознание, ни русский язык, ни всеединство органического целого. В цивилизации доминирует целерациональная модель поведения и бюрократия как чистый тип легального господства.

 В усадьбе доминирует софийный тип поведения, то есть здесь доминирует душа. А она бывает низкой и высокой. В усадьбе не приживается бюрократия, и наперед заданный порядок. Здесь все рождается как бы заново в отношениях барина и слуги. Например, Пушкин – барин. И Хомяков – барин. Они не бюрократы. А вот Соловьев – интеллигент. Хотя тоже не бюрократ.                                                                                                                                                                                                                                                              

Русские философы ориентированы либо на В.Соловьева, либо на А.Хомякова.

Соловьев – человек бездомный. Некое перекати-поле. Он жил у друзей. Тратил деньги отца. Раздавал налево и направо все, что попадало к нему в руки, Соловьев не был ни отцом, ни супругом, ни хозяином. Боткин ему говорил: женись, а не то рано умрешь. А он не женился, и поэтому рано умер. Незадолго до смерти у Соловьева были видения. К нему приходил черт? и Соловьев говорил с ним. Следы этой беседы заметны в «Трех разговорах…».

Среди философов Соловьев известен как автор концепции всеединства, софии и мировой души. В этой концепции он решал проблему множественности и одновременно он решал проблему тьмы. Ведь множество – это не что иное, как тьма тьмущая. Что-то бездонное. В тьме множества обнаруживается тьма темноты. Хаос. В темноте хаоса рождается желание. И этим желанием существует множественность. Что же просветит хаос, укротит желания? Соловьев полагал, что это сделает единое. Ибо есть в нем что-то аскетическое, какая-то монашеская сдержанность. Мир един, если ты монах. Всеединство мира существует сдержанностью человека, торможением его желаний.

Соловьев выбрал всеединство. За всеединство нужно платить. Космизм Соловьева и есть эта плата. Первым поплатился Бог, ибо у него обнаружили темное пятно. Хаос – тайна Бога. Бог любит хаос в его небытии и хочет, чтобы он существовал. Если принять эту мысль Соловьева, то нужно тогда согласиться и с тем, что в хаосе Бог состоялся как абсолютный шизофреник. Вообще-то Он может существовать и без человека. Но если Бог не нуждается в человеке, то соловьевская теория богочеловечества лишается смысла.

Мировая душа не может не грешить. Не падать. Вот она отпала от Бога? и мир существует. Она грешит и в нем есть множественность. Всякая душа сопряжена с хаосом, а не с порядком. Распад мировой души означает обрыв прямого действия Бога. Он не властен над нами. И хаос становится основой бытия. В мире появляется хаос, в Боге – четвертая ипостась. София. И эту софийность нужно узнать в нетелесном единстве множественного существования. Рациональность существует в речи. София – в Боге.

В терминах всеединства, софии и мировой души Соловьев обозначал существование не русского самосознания, а общечеловеческих ценностей, к порядку которых он призывал приспосабливаться русский народ.

Хомяков – не Соловьев. Хомяков жил в усадьбе. Он барин, хозяин, хотя и был ленив. Его запирали в комнате, чтобы он писал свои «Семирамиды». Если Хомякову было плохо, он садился на коня и устраивал охоту за зайцами. Когда его крестьяне заболели холерой, он поехал их лечить. При этом сам заразился и умер.

Среди философов Хомяков известен своей концепцией живого знания, соборности и общины. Живое знание – это вера. Все, что делается в соответствии с верой, является верным. Истинным. И эта истинность не совпадает с истиной соотнесения целей и средств. Есть вещи, которые мы знаем не потому, что думаем, а потому, что живем. И это знание Хомяков называет живым. Живое всеединство софийно, ибо в нем нет ничего, что рождалось бы из ничего. Из пустоты свободы. Не свобода, а воля лежит в основе общинного миропорядка. Соборный человек ориентируется не на право, а на правду. Ведь право можно уступить, можно изменить, а правда одна. И она не зависит от человека.

К Хомякову восходят истоки русского самосознания и понимания России как цивилизации усадьбы, общины, а не города. В столкновении Хомякова и Соловьева побеждает пока Соловьев. Пока побеждает.