47.
kay-loki
(04.08.2008 00:30)
0  
Отражение как (отрицание и [отрицание) как отражение].
не так-то просто мне что-то сказать
воспринимать нечленораздельно: неосознаваемое исполнение не-осознанного и не-желания – зеркальное отражение: она не думала о том, что ребенок, над которым она издевается, вырастет, и он тоже поиздевался – не вырос.
при этом ребенок: мне трудно что-то сказать
сказать однозначно, когда это является ответом на двойное послание, и трудно выйти из ситуации, где выход по предположению Г. Бейтсона: прямой вопрос, очерчивающий двусмысленность, или же – смех. Но разве смех всегда столь явен и однозначен как определитель контекста, как открытый вопрос – в случае, когда невозможны ни симметричные, ни комплементарные отношения (причина: угроза реального уничтожения субъекта), возможен же перенос (вид имитации) как отражение (и как отторжение других вариантов существования естественен, альтернатива – повторение судьбы марсианина из «Хроник» Рэя Брэдбери). Перенос – медиатор между двумя объектами, и условный ребенок (Я: Я, который понимает – Я, которого хотят видеть – Я, которого хотят видеть, противоположный Я, которого хотят видеть – Я, который не должен понимать, – Я, который должен действовать – Я, который действует) может выступать буквальным или небуквальным отражением другого объекта (значимого взрослого) и (или) его требований. Но что значит буквальное отображение модели при контекстном несоответствии (функции, возможности…). Это – карикатура. Небуквальное – марионетка. Воспринимая нечленораздельно, данные объекты равнозначны. Этот смех, это страх и отчаяние, это ребенок рукой не закрывает лица. Отказываясь от своей воли при воплощении переноса, тем самым он закрывает осознанность, отказ от себя – выход в тряпичном изображении, это уже не лицемерие, а нечленораздельность (различие данных понятий – в степени биологической оправданности этих разновидностей имитаций).
мне трудно что-то сказать
сказать, чтобы я воспринял это однозначно, потому что даже если значимый отображаемый сделает вид, что не играет, это не выходит за контекст игры, так как даже прямой после-вопрос задается им своему отображению – и кто же отвечает себе прямо (это при том, что в сознание якобы буквальное всегда вторично, это же – представления)
даже если отображаемый откажется от несформулированной игры (уже парадоксально, ему-то свойственна одноплановость восприятия себя, в котором не существует игры), фрагментарная мозаика отображающего сложится в приветствие, которое будет достойным ответом на тест Роршаха, достойным и возможно набравшим наилучший результат по шкале «оригинальность», т.е. определенным в контексте.
И при попытке назвать вещи случайными именами: герой и его отражение, отражающее его не-героем в глазах других и себя – трикстер (именно так, а не стандартное сочетание картины – рамки-подтверждения), карикатура как медиатор – но между чем и чем (себя – отражающего или отражаемого?): ведь даже двоемыслие (Дж. Оурэлл) основано на критерии истинности, который изменчив, но при этом в своих границах однозначен; как бы не осуждался постмодернистский контекст существования этой ситуации: уничтожение героя идеализацией унижаемого, в нем не происходит ни того, ни другого, и не ставится тождественности между возможностью этих событий: двусмысленность как основа лишает кон-текст, любой текст, его характеристики – сюжетности, а значит инвариативность прошлого, настоящего, будущего отсутствует, в культуре даже собственно не трикстеров, а квази-трикстеров (ты – совершенен, я – твое отображение, я, будучи постоянным кривым зеркалом, чтобы ты был совершенен и ты был несовершенен, и при этом я воплотил свою ненависть к себе и тебе, что может быть моим отражением, если я – герой, отрицание отрицания себя не создает ни отражаемого героя, ни отображаемого, ни отражающего до переноса, сравнение: не-осознанное и не-желание; перенос и контрперенос – ребенок в желании иметь свое отражение (если, конечно, фрагментизация не окончательна) в воплощении героя не воспримет его, потому что он сам – не только герой, между ними возможно ассоциативное совпадение, но не более:
безликий стол и он – я уступлю дорогу обоим, никто не удивленный, и оба, разойдемся – кто здесь является проекцией?); невозможно уничтожение, как и однозначное прочтение – от какого персонажа идет повествование, и есть формы текста, в которых творец не безумен (пример: все равно что лишить травы собаку = безразлично, а если собаку лишить сена? или: неподвижное лето: неподвижное тело – под лежачий камень вода не течет: слезы по усопшим не достигнут ушей их)
и там кусток и здесь кусток –
бровей
синеет гусь морщин
когда кривит обвисший рот
мой мямля – господин
зовет зовет
круглеет глаз
от цокота ресниц
глазеет круг зеркальных масс –
колесослов возниц
под скатерть их желаний эй
скользит
без верности одной стрелы полет
змеится ось подчас частей
меж гос и ин под шелк
и там мазок и сям мазок
густеет синь картин
качается за солнцем
тверд
на блюдце мандарин
воспринимать нечленораздельно: сложность не в объединении частей внешней видимой дихотомии, а как раз в несуществовании их – воплощением мозаики становится орнамент, существовавший и не существовавший в ней, отрицающая себя из несуществующих длительностей.
|
